с ним поехали все. Но если вы вдруг решили, что это именно Ивантеев сделал, то ошибаетесь. Я ручаюсь вам, я… я сама нанимала следователя по особо важным из городской прокуратуры, очень крепкого сыскаря в отставке, старшего лейтенанта…
— Что? В отставке и старший лейтенант? Вы уверены в его компетенции?
— Именно поэтому и старлей, — коротко сказала Елена. — Этим и уверена. Он копнул не там и не туда, семь лет назад вытащил второго секретаря обкома на чистую воду, — а ведь поначалу дело-то казалось простым, всего-то понжовщина по пьяной лавочке. А вот вам, сын одного из хозяев области. Сына отмазали кое-как, дали условно, а вот Коржина понизили и отправили на заслуженный с пенсией в сто тридцать. Хотя именно он раскрыл дело об ограблении ювелирного бандой Рушника, сколько они скрывались…
— Я помню. Но давайте к делу. Вы пригласили Ивантеева, тот прибыл с деньгами или просто поговорить?
— Нет, деньги конечно, не привез. Поговорить. Да и думаю, с родичами жены я бы разобралась, отправила бы их на озеро, а брат спокойно бы обо всем договорился.
— Что дальше?
— Мы ждали, долго ждали. Потом позвонил муж, да, у нас на даче есть городской телефон. Рассказал о том, что к нему приехала следственная бригада, что Артур мертв, в него стреляли, кажется, он еще не знал, есть еще жертвы, вроде бы жена и…. он очень не хотел говорить про девочек. Это наша больная тема, простите. Я передала суть Ивантееву, тот ушел немедля. Да извинялся, да соболезновал, но исчез мгновенно. Задними дворами, как и приехал. Чтоб никто не видел и машины.
— Почему вы не рассказали обо всем прокуратуре?
Она покачала головой.
— Я обещала… а потом, смысла это не поменяло. Ивантеев непричастен, да и…
— Не хотели выносить сор, я правильно понял? А мне почему сказали?
— Потому что вам потребовалась вторая коробка. Там адрес Ивантеева и моя записка.
— Вы ее не тронули.
— Я хотела быть с вами до конца откровенной. Мне важно, чтоб вы хоть что-то вызнали. Хоть что-то, — с нажимом повторила она.
— Вы так во мне уверены.
— Вы человек заинтересованный. Тоже любили Артура. И скажите, нет. — я покачал головой. Все верно, все правильно.
— Не буду. Но вы должны объяснить мне, почему не сказали сразу, ни о второй коробке, ни об этом человеке.
— Вы… может, мне показалось, но вы тогда слишком горели узнать все, мне подумалось, вы не были готовы к тому, что узнаете. Я не решилась открыть все сразу. Вам требовалась холодная голова.
— И горячее сердце.
— Да, можно и так сказать, — штампованный лозунг двадцатых подходил как нельзя кстати. — Теперь вам проще узнать правду.
— Вы… а почему вы не передали дело вашему седому старлею? Он бы точно докопался.
Но Елена покачала головой.
— Вот уж не уверена в этом. Он же сыщик, он не знал и ничего не чувствовал к Артуру.
— Мне кажется, это чувство, оно только мешает мне.
— Вам только кажется.
И замолчала. Я тоже не зная, что сказать, сидел подле, не проронив ни слова. Начало смеркаться, сумерки вползли в окно, предвещая холодную ночь. Я поднялся.
— Наверное, мне пора.
— Посидите еще, — попросила она. — Мне кажется, мы еще не обо всем сказали друг другу.
И я остался. Ушел только через три или четыре часа — мы сидели, вспоминая за чаем Артура, всякий раз приходя к согласию касательно его характера, черт, манер, — все они, нами сейчас же и выдуманные, отличные в корне от того, что мы прекрасно знали, успокаивали, утешали, дарили некое подобие единения и комфорта. Не знаю, зачем мы это делали, точно именно эти долгие посиделки были нам так необходимы.
Затем, я все же откланялся.
Глава 22
Я написал записку Оле, куда ушел и когда примерно буду. И пусть первая ее часть оказалось верной, вернуться мне случилось только в двенадцатом часу ночи. Автобус застрял где-то и очень долго добирался до остановки, наплевав минут на сорок на расписание. Еще и хотел проехать.
Оля вся в нетерпении, места себе не находя, едва заслышала шаги по лестнице, выглянула. А увидев коробку, переменилась в лице. Захлопнула дверь за мной и не давая раздеться, выпалила:
— Я сразу поняла, зачем ты к ней поперся. Вот за этим, да, за вещами своего шефа. Будто их мало у нас. Будто его и так мало.
— Но я же расследую…
— Что ты расследуешь, скажи на милость? Я, именно я занимаюсь основным делом, достаю пленки, перекапываю документы, ежесекундно поджидая подвоха, провала. Ареста, в конце концов. Мало чем я рискую. А ты в это время прохлаждаешься с какой-то шалавой и вспоминаешь такого же кобеля, как и она сама. Можно подумать, он бы так о тебе пекся.
В самую точку. Я не знал, что ответить.
— Ну, что молчишь, — не выдержала солнышко. — Я не права, скажи, я не права?
— Он мой друг.
— Был!
— И я пытаюсь найти его убийц.
— Он пытается. Вся милиция Союза ищет, а он пытается.
— Я ищу не сколько тех, кто убил, сколько тех, кто причастен к убийству, кто их нанял, прежде всего. Это мог быть только тот, кто его не просто хорошо знал, но до последнего оставался ему близок.
— Да ты скажи, какое великое умозаключение. Сам догадался или подсказала та стерва?
— Оль, прекрати.
— Не собираюсь. Я для него все, а он, — солнышко не выдержала, выхватила сумку и высыпала ее содержимое прямо в нашей крохотной прихожей. — Вот забирай. Еще две пленки. Можешь с ними делать все, что угодно. Если они тебе вообще нужны. Я так понимаю, Ковальчуком занимаюсь только я одна.
— Нет, мы же договорились, что я еще ищу…
— Кого? Убийц? Мы же за досье взялись, зачем ты все это снова ворошишь. Неужели думаешь, что без тебя не найдут или что ты отыщешь и быстрее и вернее? Неужели ты думаешь, что вообще способен хоть что-то найти. Видимо, нет. Но одно скажу точно, меня ты потерял.
И хлопнула дверью. Я медленно наклонился, стал собирать ее сумочку. Одна кассета повредилась от удара я зачем-то ее перемотал изоляцией. Положил на тумбочку в прихожей — и собранную Олину сумку и кассеты. Потом подумал и убрал их к себе, следующим вечером надо заняться проявкой.
К Оле скрестись не стал — она не сразу отходит. Знал еще по прошлому разу, вернее, по прошлым. Ушел к себе и будто в наказание не стал ни ужинать, и так наелся ее и своими словами, ни разбирать диван-кровать. Просто застелил
